Провинциальный киноблог переезжает в столицу

Теперь, когда все экзамены сданы, все счета оплачены, все билеты куплены и найден путь от метро до общежития ВГИКа, можно с уверенностью сказать – я официально учусь на Высших курсах сценаристов и режиссеров на режиссера игрового кино. Провинциальный блоггер перебирается в столицу – вместе со всей своей наивностью, субъективностью и любовью к чуду синематографа. Камера, мотор… поехали!

А пока о том, как это было. Итак, два месяца назад. Письменный творческий конкурс сдан. Я еду в столицу на собеседование…

6:00.

…Поезд Вологда-Москва пребывает на Ярославский вокзал в шесть утра. Полупроснувшаяся столица встречает меня смирно посапывающими на лужайках, лавочках и лесенках бомжами, гомоном голубей и цыган, а также монотонным шуршанием метелок неутомимых дворников-гастарбайтеров. Скажу прямо – мне, как абсолютно кристальному топографическому кретину, вдобавок принципиально не пользующемуся ни картой московских улиц, ни помощью угрюмых с утра (или они всегда такие?) москвичей, обнаружить заветное здание по адресу Большой Тишинский переулок, 12, оказалось непросто. Но, после пары домогательств «девушка, вас бесплатно не подбросить» от сомнительных встречных водителей и полуторачасового брожения по Большой Грузинской улице между станциями метро Краснопресненская и Белорусская, я его нашла. Виват! Для тех, кто интересуется, опознавательные знаки – зоопарк в начале пути и польское посольство в конце.

Признаться, снаружи здание на меня особого впечатления не произвело. Но ведь главное то, что внутри. А внутри…Сердобольная отзывчивая вахтерша, портреты-портреты-портреты, среди коих мой ненаметанный глаз подцепил только светлые образы Тарковского, Кайдановского и Быкова. Кстати, дам среди трех десятков портретов – всего две. Говорят, в современных кинематографических ВУЗах России среди получающих режиссерскую профессию 75 % – женщины. Вопрос на засыпку – многих ли отечественных женщин-режиссеров вы назовете в течение минуты? Я вот вспомнила только Муратову, Сурикову, Дружинину, Лиознову да Гай Германику. Маловато будет. Неужели представительницы прекрасного пола и вправду в режиссеры не годятся – более эмоциональны, неорганизованны и толком не могут объяснить, чего хотят?

Кстати, о режиссерском «чего хотят». В поезд я, как умная, захватила почитать Феллини – его автобиографическую книгу «Делать фильм». Так вот, описывая процесс кинопроизводства, великий итальянец говорил о том, что первоначальный замысел фильма возникает у него в голове, как некий сон, фрагментарный и туманный образ. Потом, в процессе разработки, картина получает все больше и больше деталей, оформляясь в единое целое. Федерико Феллини считал, что режиссер ни в коем случае не должен изменять этой первоначальной задумке ленты, даже прислушиваясь к доводам специалистов и что-то по ходу съемок дорабатывая. Еще Феллини был убежден, что на площадке Творит режиссер. Все остальные – всего лишь рабочие, воплощающие его идею.

Впрочем, гению легко судить и рассуждать. Федерико Феллини снимал, потому что не мог не снимать. Интересно, смогу ли я когда-нибудь хоть на полпроцента сравнить себя с Феллини?..

11:00.

…За размышлениями я и не заметила, как подошло время экзамена. Первый этап – анкета. Ваши любимые фильмы, книги, спектакли, философские труды, картины, цитаты… Заполняю вдохновенно. И неразборчиво – в этом вся я.

Заходит мой, надеюсь, будущий мастер Ираклий Квирикадзе. У него белая рубашка и белая борода. Кажется, словно он спустился на белом облаке, чтобы решить – способны или нет.

Сдаем анкеты на рассмотрение. Сидим в холле. Хм, скоро меня призовут. Я уже боюсь…

13:30.

… А бояться, в общем-то, было нечего! Собеседование прошло быстро. Показывали живопись – просили назвать автора. Говорили об анкете, о том, какую книгу мечтаешь экранизировать и о чем хочешь снимать фильмы. В общем, требовалось за десять минут доказать, что ты в искусстве не полный ноль, и вдобавок активная творческая единица.

После собеседования каждому вручают творческое задание – фотографию, по которой нужно придумать сюжет фильма. За стеной, в администрации, по телефону честят какую-то нерадивую абитуриентку: «Если два раза не поступили, на третий уже должен быть тревожный звоночек!» Во мне тоже что-то звякнуло. Пошла творить.

Историю я сочинила за пятнадцать минут, а потом два часа ждала своей очереди и то не нервничала, то нервничала. Оказалось, тоже зря – воображение, в отличие от соображения, меня редко подводит. Вроде бы, всем все понравилось. Или мне так только кажется?..

Через два дня.

Я – в списке поступивших! Ааааааааааааааааааа!..

Уже потом будет судорожный сбор дензнаков, полуночные размышление о наличии/отсутствии собственного творческого пути, агрессивное общение с мамой по поводу тягот бытия в большом городе, осознание того, что вряд ли скоро увижу своих друзей. А пока – просто радость, которая затопила меня изнутри и, не найдя вдоволь места, вырвалась наружу.

Все возможно. Препятствия – только у нас в голове. Главное – верить в себя и в свой путь, пусть это даже самая банальная из всех банальностей на этом свете.

Жизнь тоже может быть как фильм, если ты осмелишься стать ее режиссером.

А пока – наслаждаемся кино, господа!

Bouncing off clouds: первый концерт Тори Эймос в Москве

Тори Эймос – одна из немногих, кто может заставить меня плакать. И единственная, кто заставил меня плакать от счастья.

Волшебница Тори Эймос в порочащих связях с кинематографом замечена не была. Разве что написала пару пронзительных композиций для осовремененной экранизации «Больших надежд» Чарльза Диккенса и исполнила эпизодическую роль шикарной певицы в эмансипе-мелодраме о женщинах Америки 50-х «Улыбка Моны Лизы». Эймос не из тех певиц, что рвутся в кино согласно последней голливудской моде. Она вообще не следует моде или иным общественным иллюзиям. Как настоящая космическая дива, Тори обладает способностью создавать вокруг себя и моду, и иллюзии, и, что самое ценное, свой собственный мир. 3 сентября россияне попали в число тех счастливчиков, которым повезло соприкоснуться с миром Тори Эймос.

На сцене Эймос хрупка и ранима, словно вот-вот рассыплется. И при этом настоящая сильная женщина – остра на язык, насмешлива, порой даже жестока. Она всегда была максимально откровенна со зрителями (мало кого может оставить равнодушной ее песня о пережитом насилии «Me And A Gun»). За такую честность зрители всегда ее боготворили. Конечно, концерт Тори Эймос в Москве – подарок всем, кто так долго ждал, надеялся, а потом не верил своему счастью. Вот и я не верила. Все сто минут не верила, что вижу и слышу реальную Тори. Поэтому, наверно, по-особому приятно прозвучали ее первые слова: «Мне следовало бы приехать сюда гораздо раньше – вообще родиться здесь».

А потом она запела. Как можно описать неописуемое? Голос Тори Эймос – все оттенки металла, от серебра до стали. Голос Тори Эймос разбивает сердце на тысячи острых кровоточащих осколков, снимает с души тонкую кожицу, обнажая самые потаенные и болезненные участки, играет на нервах, словно смычок на скрипке, пока не лопнет слишком туго натянутая струна, разбирает по частям и рвет на части. А потом собирает заново, только во что-то обновленное, очищенное.

Когда Тори пела, у меня не было сил ни подпевать, ни думать об организационной части шоу, я даже хлопала запоздало. Просто хотелось, чтобы она вечно пела, пела и пела, чтобы не было даже пауз между мелодиями – один непрекращающийся, летящий звук. Мы все, зрители, как будто стали частью какого-то сакрального действа. Наверно, это называется экстаз. Или благодать – чистая, светлая и непреодолимая. Как будто моя душа в долю секунды вырвалась из тела, а потом, вслед за ней, преодолевая навязанные законы гравитации, каждая частица тела устремилась вверх. И вот уже все наши души и тела, следуя за этим неземным голосом, слились во что-то большое и космическое. «Icicle», «Precious Things», «China», «Silent All These Years», «Winter», «Bouncing Off Clouds», «Leather»… Каждая песня – маленькая история, маленькая трагедия, маленький кусочек вселенной Тори Эймос.

Сидя на своем далеко не близком к сцене ряду и заглядывая сквозь линзы арендованного бинокля в лицо Тори (кажется Тургенев писал о «самом изменчивом лице в мире»), я иногда ощущала, что она смотрит прямо мне в глаза, а сквозь них прямо внутрь меня. Казалось, что она поет только для меня. Казалось, что она поет для всего мира. Казалось, что я, весь мир и голос Тори Эймос – единое целое.

Абсолютная гармония.

Фильмы, которые стоят того: Ян Шванкмайер «Алиса»/ «Сон Аленки» (1988 г.)

"Фильмы, которые стоят того" - самая субъективная рубрика провинциального киноблога. То кино, которое стоит 2-3-х часов потраченного на просмотр и пары месяцев (а то и больше) потраченного на раздумья времени.

Если мир подлунный сам лишь во сне явился нам...

Кто: чешский режиссер Ян Шванкмайер, сюрреалист и экспериментатор.

Что: первый полнометражный фильм Шванкмайера "Алиса" ("Сон Аленки") по мотивам произведения Льюиса Кэррола "Алиса в Стране Чудес".

Почему стоит смотреть: самая необычная и неоднозначная экранизация Кэррола, уникальный стиль Яна Шванкмайера, объединяющий гиперреализм, элементы игрового кино и анимации

Гениев очень сложно понять, но подвох в том, что иногда любую не до конца понятую вещь именуют гениальной, ищут в ней скрытые смыслы, истолковывают ее на разные лады, создают из пустоты новую философию. Неизвестно, что хуже – такое поклонение колоссу на глиняных ногах или отрицание всего, не укладывающегося в голове, как неинтересного и заумного.

Возможно, гениальность не стоит пытаться интерпретировать, ее нужно просто наблюдать, и тогда остается надежда соприкоснуться с идеей в ее чистом виде, без примесей разнообразных побочных теорий.

С этой точки зрения первый полнометражный фильм чешского гения Яна Шванкмайера «Алиса» являет собой превосходный образец искусства, в котором практически невозможен поиск двойного дна. Сам режиссер называл свою картину «не сказкой, а сном, который, в отличие от сказки, лишен морального нравоучения».

Бесспорно, великое произведение Льюиса Кэрролла давно перестало быть просто забавной сказкой для детей. Да и было ли когда? Взрослые возвели из истории девочки, преследующей белого кролика, жутковатый лабиринт глубоко потаенных младенческих страхов, наркотических галлюцинаций, умственных расстройств и скрытых сексуальных подтекстов. В результате, во взрослом воображении Алиса претерпела куда более странные трансформации, чем могла бы в детских фантазиях, став культурным и даже секс-символом.

Ян Шванкмайер в своей «Алисе» (другое название «Сон Аленки») достиг апогея этого взрослого безумия, облачив во фрагменты Алисиной истории свои собственные фобии. С другой стороны, он вернул историю Алисы к первоначальной трактовке – всего лишь описанию сонных причуд детского воображения. Ведь в голове ребенка могут без причин происходить всякие невероятности, и только взрослые ищут всему невероятному какое-то объяснение.

Фильм Шванкмайера – абсолютное кино не для всех. Он очень тяжел для восприятия, и, в первую очередь, даже не с визуальной, а с аудиальной стороны. В ленте полностью отсутствует музыка – вокруг только раздражающий скрежет, стук, треск, звон, дребезжание и монотонный голос Аленки, читающей авторский текст. Но вся эта какофония непонятным образом гармонирует с картинкой – резкой смесью непосредственной детской игры, жутковатого подергивания не совсем мертвых зверьков и агрессивной оживленности бытовых приспособлений.

Недавняя рафинированная страшная сказка Тима Бертона, кстати, называющего Шванкмайера среди своих учителей, к сожалению, ничего общего с работой чешского мастера не имеет. Шванкмайеру вообще не свойственна красивость в общепринятом понимании. Его «сюр-реальность» – белые обшарпанные двери, старая мебель, унылый коридор с потрескавшейся краской. Все предметы, будь то письменный столик, потемневшие от времени ножницы, чучела и скелеты животных, банки-склянки, булавки, линейки, – словно прокрались на экран прямиком с пыльного чердака или из лавки старьевщика. Клаустрофоб Шванкмайер все действие «Алисы» переводит в замкнутые пространства – ящики стола, комнатки игрушечных домиков, слишком маленькие для подросшей Аленки, крохотный кукольный театр, тесный чулан, полный странного зверья. Даже сама Страна Чудес заключена в рамки обычного деревянного дома. Среди этих древностей и гонится за зубастым суетливым кроликом любопытная Алиса-Аленка.

Ян Шванкмайер долгое время изучал взаимосвязь физических ощущений и кинематографического искусства. «Алиса» также построена на приемах тактильного изображения. Под аккомпанемент естественных звуков режиссер погружается в физиологию своих персонажей, стирая грани между живым и неживым. Чучело белого кролика истекает песком, словно кровью, мясо и батон приобретают повадки насекомых, носок и вставная челюсть превращаются в мудрую гусеницу, а вполне себе человеческая Аленка становится фарфоровой куклой. Превращая сон в кошмар, Шванкмайер обращает внимание зрителя на физиологические моменты, в том числе и на болевые, – марионетки и скелеты заштопывают свои раны, кролик отрезает ножницами головы бумажным валетам, а какой-то пронырливый крысенок устраивает пожар на голове у Аленки.

Сюрреалистический стиль Яна Шванкмайера – это соединение кукольного мультфильма, кино и коллажа. Тем не менее, произведения этого режиссера нельзя назвать ни тем, ни другим, ни третьим. Он и сам против установки каких-либо рамок. В мире Шванкмайера нет границ, нет логики, все ограничено только тем, насколько далеко вы, отважные зрители, готовы следовать за Аленкой в кроличью нору (точнее, в ящик письменного стола).

В фильме не встретится ни Чеширского Кота, ни морской кадрили, ни герцогини. Но режиссеру удается куда более важный элемент книги Кэрролла – он способен обратить все происходящее в обычный необычный сон, освободиться от необходимости поиска потайных значений. Действительно, в снах сложно искать мораль или логику – даже от самых интересных грез наутро остаются только туманные воспоминания и впечатления. За эти ощущения мы и ценим сны.

А теперь закройте глаза – иначе вы ничего не увидите.

Наука сна: "Начало" Кристофера Нолана

Вы когда-нибудь задумывались над тем, насколько реальна ваша реальность? Думали ли вы, что на самом деле живете в своих снах, а все происходящее наяву вам просто привиделось? Казалось ли вам, что вашим сном управляет кто-то посторонний? Вполне возможно, это не паранойя, а последствия проникновения в ваш разум героев нового фильма Кристофера Нолана.

Кристофер Нолан относится к тому счастливому типу режиссеров, которых уважают поклонники артхауса и обожают любители мэйнстрима. Каждый новый фильм вызывает все возрастающую бурю восторгов, а уж главный шедевр Нолана «Темный рыцарь» был до неприличия обласкан и фанатами комиксов, и взыскательными любителями «кино не для всех», и дотошными критиками, водрузив режиссера на своеобразный пьедестал «больших надежд». От него всегда ждут чего-нибудь «эдакого», чтобы дух захватывало, и, надо сказать, обычно Нолан полностью удовлетворяет ожидания большинства зрителей. Главное, на чем построены его фильмы – сочетание, казалось бы, абсолютно нереальных обстоятельств сюжета с невероятной зрелищной реалистичностью. Впрочем, разве, не в этом состоит одна из прекрасных способностей кинематографа – доказывать, что все возможно?

Еще одна очевидно сильная сторона режиссера – безупречная работа с актерами. Кристиан Бэйл, Хит Леджер, Гай Пирс, Аарон Экхарт, Хью Джекман – все они, безусловно, талантливые актеры, у Нолана переходят на новый уровень мастерства, не играя, а проживая жизни своих персонажей.

В одном из самых ожидаемых и многообещающих проектов этого лета, «интеллектуальном экш-триллере» «Начало», Нолан вновь собрал блестящий актерский ансамбль: тут вам и Леонардо ДиКаприо, и Марион Котийяр, и Джозеф Гордон-Левитт, и Кен Ватанабе, и Киллиан Мерфи, и Майкл Кейн. Даже, казалось бы, вечная Джуно, маленькая неформалка Эллен Пейдж пришлась вполне ко двору.

ДиКаприо в очередной раз досталась роль эмоционально неустойчивого героя. Хотя, казалось бы, в работе этому персонажу без внутренней стабильности ну никак не обойтись – Дом Кобб охотится за самыми сокровенными человеческими секретами, спрятанными в глубинах подсознания. При помощи нескольких коллег Кобб искусно проникает в чужие сны, а то и погружает жертв «подсознательного взлома» в свои собственные. Для этого необходим специальный архитектор сна (Пейдж), способный полностью выстроить в голове спящего многоуровневый лабиринт «сонной» действительности.

Естественно, такая специфическая деятельность не вполне легальна. Кобба давно разыскивают весьма серьезные враги. Еще одна издержка профессии – постепенное стирание граней между сном и явью. Для того, чтобы окончательно не потеряться во множестве реальностей, охотники за идеями носят с собой специальные тотемы, ощущение которых знакомо только им.

Новый клиент, влиятельный бизнесмен (Ватанабе), поручает  команде Кобба задание повышенной сложности – не украсть идею, а внедрить ее. Цена – возможность безопасного возвращения домой, опасность – тайны, спрятанные в подсознании самого похитителя снов.

Ведь, как известно, у каждого вора, особенно у самого лучшего, свои секреты. Есть такой и у Кобба: он подозревается в убийстве собственной жены Мэл (Котийяр). Когда-то супруги были лучшими архитекторами сна. Изучая проблему «сна во сне», они, в итоге, на 50 лет погрузились в волшебное забвение, и прожили целую жизнь в идеальном мире. Когда пришло время выбираться в реальность, Мэл уже не смогла отличать грезы от действительности, и, в результате, погибла. Теперь призрак  миссис Кобб, подкармливаемый чувством вины собственного мужа, надежно и надолго поселился у того в голове и планомерно разрушает все внутричерепные вселенные, построенные Коббом со товарищи.

Казалось бы, что может быть увлекательнее для любителей умной фантастики, чем история о нескольких переплетающихся в сознании героев реальностях и дилемме выбора между ними? Эта тема стала практически беспроигрышной классикой в современном кинематографе (вспомните хрестоматийную «Матрицу» или прошлогоднего «Господина Никто»). Но популярность таких сюжетов таит и определенного рода опасности: вся соль заигрываний с параллельными мирами состоит в том, чтобы самому в них не запутаться, при этом максимально запутав публику по ту сторону экрана. Это как игра режиссера со зрителем в три стакана и шарик: вроде бы, ты уверен, что шарик именно здесь, а он, странным образом, оказывается в совершенно другом месте. Такая подмена действительности превосходно удалась Нолану в «Престиже».

Вот только в «Начале» он аудиторию совсем не путает. Все пласты нереальных миров выстроены предельно подлинно и четко. Правда, в данном контексте это ощущается скорее как недостаток. Многие ходы очевидны еще задолго до того, как режиссер раскрывает их в ленте. В конце концов, ключевым остается один вопрос: истинна ли та реальность, в которую в итоге буквально выныривают герои? Тут-то и затаился долгожданный подвох: что, если все страдания и старания персонажей – очередной мираж?

Безусловно, картина поднимает вечный и важный философский спор о существовании действительности вне или внутри нашей головы. Только при такой любви кинематографистов к «подсознательной» теме простой апелляции к этому спору явно не достаточно. Показал ли, сказал ли Нолан о восприятии разумом реальности что-то такое, чего мы еще не видели и не слышали? Ответ отрицательный. Если только режиссер не решил сыграть со зрителем за пределами кинозала и продемонстрировать настоящие ребусы не в «Начале», а в «Середине» или даже в «Конце». Если так, касса и экстазы публики по поводу следующих фильмов ему обеспечены. Остается надеяться, что в рукаве у режиссера припрятаны тайны, которые зритель еще не разгадал.

«VOICES» в моей голове

«I do believe in fairies! I do! I do!» – Peter Pan and friends.

Фестиваль молодого европейского кино «VOICES» в Вологде закончился несколько дней назад, а я вот все думала, что стоит рассказать о его итогах. Откуда-то слева мерзенький голосок нашептывал: «Напиши о том, как французского режиссера побили в местном баре за то, что он не захотел поделиться своей девушкой, как одного из самых ответственных (в прямом смысле слова) организаторов уволили незадолго до окончания кинофестиваля, как церемонию закрытия отложили на два часа, как один широко известный в узких кругах вологодский журналист предлагал одному широко известному режиссеру-номинанту на Оскар сценарий своего друга… Напиши-напиши-напиши». Справа же раздавалось почти ангельское пение: «Напиши о том, что на закрытие «VOICES» приехал сам посол Франции в России, о том, что в Вологду для представления своих картин нежданно-негаданно примчались Иван Вырыпаев и Николай Хомерики, о том, что есть вероятность, что фестиваль все-таки состоится и на следующий год, напиши, наконец, о том, что за скучноватую, но милую короткометражку о земле вологодской одна обаятельная девушка была награждена путевкой в Париж на двоих… Напиши-напиши-напиши».

В конце концов, я отмахнулась ото всех советчиков, и решила написать вот что: «Я очень хочу, чтобы в моем провинциальном городе проводился кинофестиваль. Я очень хочу, чтобы наши кинотеатры собирали полные залы. Я очень хочу, чтобы к нам в гости приезжали звезды. Я очень хочу, чтобы мы, вологжане, были этому рады и предельно радушны. Я очень хочу, чтобы наши гости не боялись гулять по городу после одиннадцати вечера. Я очень хочу, чтобы наши зрители как можно чаще и с превеликим удовольствием ходили в кино. Я очень хочу, чтобы нам показывали качественные и умные фильмы. Я очень хочу, чтобы нас, киноманов, ценили так же, как мы ценим артистов. И чтобы картины снимали для нас, а не для премий. Я очень хочу, чтобы хорошее кино стало частью жизни каждого, а жизнь каждого была бы столь же интересна, как хорошее кино».

Пожалуйста, давайте надеяться на это вместе – пусть пафосно, пусть наивно, пусть по-детски. Ведь, если чего-то очень сильно захотеть, то это обязательно сбудется.

P.S. Лучшим фильмом Первого международного фестиваля молодого европейского кино «VOICES» жюри назвало ленту Сергея Лозницы «Счастье мое», которую режиссер снял под впечатлением от своих поездок по стране. К слову, в Каннах драму о нравах российской глубинки посчитали хоррором. 

Если кто-то заинтересуется, официальную информацию о закрытии кинофестиваля «VOICES» вы можете почитать вот здесь:

http://vologda-oblast.ru/inform.asp?CODE=38212

Фильмы фестиваля "VOICES": Некто по имени Никто

Каждый раз, делая выбор, мы думаем: «А что бы случилось, если бы мы поступили по-другому?» Притча Жако Ван Дормеля «Господин Никто» дает нам возможность проследить все возможные вероятности, чтобы понять, что ни одна из них не лучше и ни хуже. Все принятые нами решения – лишь пути к очередному выбору.

Древний старик, страдающий провалами в сознании, просыпается в сияющей белой палате. Он не знает, где он, откуда он, как его зовут. В больнице его называют «Господин Памятник», потому что «память ни к черту». Другое имя старика – Nemo Nobody, Немо Никто.

Этот старик – последний смертный на Земле. Всем остальным уже обеспечена жизнь вечная, продлеваемая за счет специальных стволовых клеток, взращенных в милых домашних хрюшках.

Странный татуированный доктор погружает Немо в гипнотический сон, пытаясь отыскать в голове пациента воспоминания о том, кто же такой господин Никто. Вот мы видим Немо еще до рождения: пока дети не появились на свет, они знают все, что должно случиться с ними в будущем. Дети сами выбирают себе родителей. Немо выбрал тех, которым суждено было встретиться и полюбить друг друга по воле судьбы. Когда приходит пора появиться на свет, ангелы прикосновением пальца даруют новорожденным забвение – всем, кроме маленького Немо. Так он становится способным предвидеть грядущее.

Старик вновь приходит в себя в палате. Рядом с ним – робкий и любопытный журналист:

– Что вы делали до того, как люди стали бессмертными?

– Мы делали все то, что нельзя было делать в этом гадюшнике. И это было прекрасно!

Мы вновь погружаемся в детство господина Никто. Рядом с маленьким Немо – три прелестные девочки. Одна из них – Анна, его настоящая и единственная любовь, вторая половина, с которой его постоянно сталкивает и разлучает судьба. Другая – немного сумасшедшая, взбалмошная Эльза, внешне так похожая на маму Немо. Третья – Джин, случайная встреча с которой оборачивается решением связать с ней жизнь навсегда.

Вот мы видим, как расстаются родители Немо. Мальчик стоит на перроне и держится за руки мамы и папы. С кем ему остаться? С матерью? Жить вместе с ней и ее любовником, постоянно ссориться, но именно в этом доме влюбиться в первый раз и на всю жизнь? Или с отцом? Ухаживать за ним, когда он будет болен, мечтать о полете в космос и об ответном чувстве девушки, обожающей другого?

«Пока нам не приходится выбирать, мы можем делать все, что угодно».

Немо остается с отцом. Немо уезжает с матерью…

Сколько еще раз ему придется выбирать? Сколько раз на протяжении всей жизни мы делаем выбор? Действительно ли принятое нами решение – единственно возможное в рамках нашей реальности? Или мир состоит из тысяч вероятных реальностей, в каждой из которых мы можем выбрать что-то другое, использовать каждый наш шанс?

Может ли время быть неким «четвертым измерением»? Возможно ли, что после того, как Вселенная прекратит расширяться, она начнет сжиматься, и время пойдет назад? Неужели тогда мы вернемся туда, откуда начали наш путь – ведь, на какую бы тропу мы не свернули, всегда есть та развилка, на которой нам пришлось сделать свой первый выбор?

В новом фильме Жако Ван Дормеля, к слову, до этого не снимавшего аж тринадцать лет, – одни вопросы. Ответов очень мало. При этом всю картину можно, как по кирпичикам, разобрать на крылатые фразы и использовать, как жизненное философское пособие.

«Расемон», «Вечное сияние чистого разума», «Осторожно, двери закрываются», «Загадочная история Бенджамина Баттона», и, в сущности, даже «Матрица» – все эти фильмы ставили перед зрителем проблему соотношения таких понятий, как выбор, случай, судьба. Эти слова, такие разные, зачастую обозначают одно и тоже. Ведь главная проблема любой вероятности в том, что она никогда не бывает достаточно верной.

Господин Никто блуждает в лабиринтах своего сознания и в лабиринтах своих жизней – и мы, зрители, блуждаем вместе с ним, попутно все глубже забредая в лабиринты своей памяти, своих решений и своих трагедий. Ван Дормель, настоящий мастер полного погружения, показывает, что каждый из нас – отдельная Вселенная, что во всех нас живет множество измерений. Наши внутренние длина, ширина, высота, время… Наши реальности, каждая из которых – настоящая.

Кто же такой Немо Никто? Замкнутый мальчик, страдающий после развода родителей, выращенный в одном доме со своей извечной возлюбленной Анной? Романтик, которого безответно любимая Элиза просит развеять ее прах над марсианской пустыней? Прагматичный циник, живущий с нелюбимой женой Джин в богатом доме с красным лимузином и бассейном, в котором так и не научился плавать? Охотник за удачей, которого застрелят в ванной, приняв за другого? Заросший бродяга, заснувший на скамье у пирса? А может, он лежит в коме после страшной аварии? Или, погруженный в анабиотический сон, летит на Марс в далеком будущем? Или он – просто свихнувшийся от одиночества старик, доживающий свой век в прямом эфире телешоу, которое смотрит все бессмертное человечество?

Или – последний в мире человек, который сможет прожить свою жизнь в обратном порядке, с конца и до самого начала, от старости к молодости, и вернуть все свои воспоминания?

А может быть, он, как и весь окружающий его мир, просто существует в воображении 9-летнего мальчика, который никак не может выбрать между мамой и папой?

Решайте сами.

«Задавать новые вопросы - это один из способов на них отвечать» – Жако Ван Дормель в одном из интервью.

ЗВЕЗДЫ ИГРАЮТ ЗВЕЗД

«Стать Джоном Ленноном», «Генсбур. Любовь хулигана», «Коко до Шанель» - экранизация биографий уверенно становиться любимым голливудским жанром. Причем играть звезд ушедших с удовольствием соглашаются звезды нынешние. А что – это верный шаг войти в историю рядом с теми, кому место там давно обеспечено. А еще за такие роли киноакадемики с удовольствием награждают Оскаром, как, например, уже наградили Риз Уизерспун, Марион Котийяр, Джейми Фокса, Кейт Бланшетт...  

 Гарри Олдмен и Хлоя Уэбб в ролях Сида Вишеса и Нэнси Спанджен в фильме «Сид и Нэнси» (1986)

 Вэл Килмер в роли Джима Моррисона в фильме «Дорз» (1991)

 Роберт Дауни мл. в роли Чарли Чаплина в фильме «Чаплин» (1992)

 Мира Сорвино в роли Мерилин Монро в фильме «Норма Джин и Мерилин» (1996)

Мадонна в роли Эвы Перон в фильме "Эвита" (1996)

 Анджелина Джоли в роли модели Джии Марии Каранджи в фильме «Джиа» (1998)

 Дженнифер Лав Хьюитт в роли Одри Хепберн в фильме «История Одри Хепберн» (2000)

 Джеймс Франко в роли Джеймса Дина в фильме «Джеймс Дин» (2001)

 Сальма Хайек в роли Фриды Кало в фильме «Фрида» (2002)

 Кейт Бланшетт в роли Кэтрин Хепберн в фильме «Авиатор» (2004)

 Кейт Бекинсейл в роли Авы Гарднер в фильме «Авиатор» (2004)

 Гвен Стефани в роли Джин Харлоу в фильме «Авиатор» (2004)

 Джейми Фокс в роли Рэя Чарльза в фильме «Рэй» (2004)